Сенкевич. Литературный крестовый поход

Форум » » Сенкевич. Литературный крестовый поход » Ответить

Сенкевич. Литературный крестовый поход

Герман: Сбор информации о Сенкевиче. Обсуждение. Анализ. Противодействие клевете.

Ответов - 6

Герман: Выдержки из книги Сенкевича «Блаватская» Серия ЖЗЛ для анализа и определения ответных мер: Пролог (стр. 5-18) «Я захотел узнать, что из себя представляет на самом деле эта необыкновенная женщина с внешностью капризной русской барыни, которая любила объедаться, как ведётся издавна на Руси, тяжёлой пищей: пирогами, студнями и квашенной капустой. Она курила без перерыва, как распалённая разговором суфражистка, папиросу за папиросой, постоянно облизывала языком тонкие пересмякшие губы и пыталась ничтоже сумняшеся заглянуть в потайные мысли всех пророков мира – найти в них вразумительные ответы на вопросы: откуда появилась на земле мы, люди, зачем мы живём и что нас ожидает в ближайшем и далёком будущем?» Стр. 5 «Она сама задала тон моде превращать себя, молодую духом, смешливую и легкомысленную, по существу, женщину в мистическую фурию, в «старую леди», наделённую даром ясновидения, телепатии, левитации, телекинеза и ещё бог знает чего. Именно такой, одновременно простоватой и надменной, предстаёт Блаватская на наиболее растиражированном «парадном» портрете, сделанном в 1889 году, незадолго до её смерти. С дагеротипа смотрит на нас грузная женщина, с укутанной в платок массивной головой, с отёкшим лицом, с выпученными базедовыми глазами, с жидкими, в мелких кудряшках волосами, разделёнными пробором, – уставшая от жизни, упёртая на своём старая тётка, иначе не скажешь. Плотно сжатый рот с акульим разрезом – последний и убедительный штрих к устрашающему образу. Её последователи, по-видимому, из уважения к ней называет этот портрет «Сфинкс». Но и в таком отталкивающем виде, обессилевшая в борьбе за своё детище – Теософское общество, она всё ещё влияла на людей, на ход их мыслей и поведение. Как ни вглядывайся в этот портрет, на нём не увидишь и следа той былой романтической ауры, которая когда-то её окружала. Некогда привлекательные черты её облика подавил и исказил тяжёлый взгляд манипулятора, имеющего при необходимости извлекать выгоду из людей и ситуаций. Подобные лидеры появлялись и появляются в истории человечества и тут же обычно исчезают, как пузыри на воде. На смену им приходят другие, впрочем, со своими завиральными идеями, как правило не оригинальными, уже бытовавшими среди людей и всего лишь перелицованными на новый лад». Стр. 6 «Между тем на её волшебный литературный талант воспроизводить суетную человеческую жизнь как завораживающую, наполненную космическим смыслом мистерию, на её редчайшее умение беллетризовать схоластические доктрины, относящиеся к вненаучным источникам знания, мало кто из её воспоминателей и биографов обращает внимание». Стр. 7 «Чтобы не быть чрезмерно суровым к Елене Петровне Блаватской, вспомним рассуждения Мишеля Монтеня о психологической природе человека: «... что действительно заслуживает настоящего осуждения – и что касается повседневного существования всех людей, – это то, что даже их личная жизнь полна гнили и мерзости, что их мысль о собственном нравственном очищении - шаткая и туманная, что их раскаяние почти столь же болезненно и преступно, как их грех. Иные, связанные с пороком природными узами или сжившиеся с ним в силу давней привычки, уже не видят в нём никакого уродства. Других (я сам из их числа) порок тяготит, но это уравновешивается для них удовольствием или чем-либо иным, и они уступают пороку, предаются ему ценою того, что грешат пакостно и трусливо». На эту глубокую мысль трудно что-либо возразить. Представим, что Монтень на сто процентов прав, тогда на ум приходит один контраргумент: если человеческая жизнь настолько порочна и безобразна сама по себе, то стоит ли вообще жить? Убеждён, что перед Блаватской в определённые моменты её жизни также вставал этот вопрос. Она его для себя решила, обратившись к мудрости Индии. В этом обращении к индуизму и буддизму она, христианка по происхождению и воспитанию, была одной из первых русских женщин, если даже не единственной в то время. Через несколько десятилетий после смерти Блаватской Индия духа, как огромный материк, вдруг стронулась с места, и её движение вызвало поистине тектонические сдвиги в сознании сотен тысяч людей Запада. Этому процессу тоже в немалой степени способствовали Елена Петровна, её творчество и созданное ею Теософское общество» Стр. 7-8 «Других интеллектуалов и мастеров кисти, пера и гармонии Блаватская ввела в соблазн умопомрачительной мудростью древних, словно навсегда утерянной, но, к счастью, вновь обнаруженной, из которой выпирала духовность, как рёбра из-под кожи истощённого долгой аскезой йога. И наконец, всех остальных она просто загипнотизировала целеустремлённостью, непреклонной волей и сокрушительным оптимизмом». Стр. 9 «Чтобы не наскочить на мель или, не дай бог, на скалу, пригождалось её виртуозное умение правильно распределять роли между всеми членами команды. Время, в котором она проявляла себя, требовало во всех сферах человеческой деятельности коллективных усилий. В итоге, однако, побеждала вовсе не группа единомышленников, а единственный человек, лидер, который выпрыгивал из коллектива, использовав его как батут или как туго сжатую пружину. При этом на бывших сподвижников выливались потоки грязи. Может быть, это и был самый важный урок, который она преподала всем творцам нового искусства, пришедшем вслед за ней, очутившимся на той же непроторенной дороге и стремившимся достичь успеха. Недаром взаимоотношения крупнейших деятелей Серебряного века весьма далеки от дружественных. Почти каждый из них утверждал свою значимость не за счёт исчерпанности другого, а путём его охаивания. Уже одного этого достаточно, чтобы, воздав должное уму и проницательности русской теософски, не очаровываться до сердечных спазмов её образом». Стр. 9 «Невозможно не сказать о небольшой по объёму, но значительной по содержанию книге Ольги Богданович «Блаватская и Одесса». В ней введены в научный оборот многие важные документы и свидетельства современников, касающиеся жизни и деятельности в Одессе Блаватской и её родственников – Фадеевых, Витте, Желиховских. Ольга Богданович, понимая огромное и культурное значение основательницы теософии, сохраняя глубокое уважение к её личности, как честный и скрупулёзный исследователь не отфильтровала и не отретушировали все те документальные сведения о деятельности Блаватской, которые не вписываются в образ человека с безупречной репутацией. Для меня работа Ольги Богданович стала не только источником новых биографических и иных фактов из жизни людей, героев этой книги, живших в России в XIX веке, но и примером того, что для создания убедительного и впечатляющего портрета замечательного человека необходим «суровый стиль», а не гладкопись и сусальность поздравительных открыток. Не будем уподобляться чиновникам, современникам Блаватской, для которых услужливое трепетное подобострастие перед вышестоящими не даёт ни на что взглянуть собственными глазами. Постараемся вынести о ней суждение, независимое от кого бы то ни было». Стр. 9-10 «Из последних публикаций обращает на себя внимание талантливая концептуальная книга Б. З. Фаликова «Культы и культура. От Елены Блаватской до Рона Хаббарда». В ней автор чрезвычайно убедительно воссоздаёт процесс культурной и религиозной экспансии Азии на Запад, а в главе «Паломники в страну Востока» объясняет логику действий Блаватской по созданию Теософического общества как важного канала, по которому осуществлялось распространение основных понятий индуизма и буддизма в сознании европейцев и американцев. Книга Морион Мид «Мадам Блаватская. Женщина за мифом» до сих пор остаётся самой информативной биографией русской теософки. Создаётся впечатление, что автор пытается ничего не упустить из жизни своей героини. К сожалению, жизни внешней, а не внутренней. А разве можно воссоздать правдивый портрет любого человека только по внешней, в основном скандальной канве? К тому же задача исследователя жизни Блаватской усложняется тем, что Елена Петровна не боролась с собственными призраками, которые буквально выскакивали из её сознания и обрастали плотью». Стр. 10 «Когда человек, омытый долгим страданием, переступает роковой предел, он уже не подвластен суду людей. Он устремляется к тому и соединяется с тем, по ком тосковал и кого желал на Земле, – к Богу или дъяволу». Стр. 11 «Время, в котором жила Блаватская, совмещало несовместимое и портило людям художественный вкус». Стр. 11 «Ей ставили в вину короткое увлечение спиритизмом, усматривая в нём алчность, желание нажиться на легковерных людях. Многие из её бывших поклонников так и не поверили в Учителей, великих душ, адептов Гималайского братства, напрямую обвиняя ей в мистификации. Её гонители утверждали, что она добилась успеха в делах Теософского общества, придумав этих великих душ, а творимые ею с их помощью чудесные феномены они относили к обыкновенным цирковым трюкам. Её подозревали в подделывании почерка Учителей, которые любили писать письма и рассылать их по адресам её знакомых. Ну и что из этого? Ведь суть не в том, что она прибегала к иллюзионисткой практике, а в том, что она так поступала по необходимости, пытаясь донести до сознания людей вещи чрезвычайно важные и тем самым отвратить человечество от грубого материалистического взгляда на мир. Потому-то она нередко отвергала порядочность и честность в отношениях со своим окружением, когда пыталась всеми доступными средствами утвердить в общественном сознании эти новые идеи и себя – их носительницу. К тому же ей было неведомо чувство меры во всём, чем она занималась и что проповедовала. Никто из оппонентов Блаватской, к сожалению, не понял, что она одна из первых на Западе воскресила приёмы микромагии, или, как её ещё называют, ментальной магии, известные в Древнем Египте и с тех пор прочно забытые. Были за границей дотошные «умники», кто называл её теософскую деятельность ширмой для вещей более осязаемых: они обвиняли её в шпионаже в пользу России. Но и в таком предполагаемом повороте её карьеры нет ничего постыдного. Блаватская жаждала подобной деятельности, что явствует из её письма в 3-ю экспедицию (работа по иностранцам) Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. Это письмо, обнаруженное в Московском архиве Октябрьской революции лениградскими исследователями Б.Л. Бессоновым и В.И. Мильдоном, всего лишь дополнительное свидетельство патриотизма Блаватской. А чего в самом деле ей было стыдиться, что утаивать перед судом потомков? Неужели желание видеть свою страну сильной, процветающей и способной защитить себя – нравственное преступление? Стр. 11-12 Впрочем, это уже другая эпоха и другие люди, никакого отношения не имеющие к моей героине. И всё-таки становится как-то не по себе, когда представишь, что за фигурами духовных учителей Блаватской – махатмами Мории и Кут Хуми – стоит какое-нибудь кувшинное рыло, вроде их превосходительств Никанора Степановича или Степана Никаноровича из Третьего отделения. Людей, может быть, умных и образованных, но непоправимо нравственно обезображенных спецификой профессии, которую они для себя избрали. Блаватская врагу не пожелала бы испытать и частички того, что выпало на её долю, когда она оказалась практически одна, без кола и двора в чужом, сотрясаемом национально-освободительными войнами мире. Понятно, какую пищу дала её кочевая, одинокая жизнь изобретательным и злым языкам. Да, она окутала определённый периода своей жизни тайной. Но причина её скрытности была не в том, что она стыдилась каких-то своих сомнительных поступков, недостойных её происхождения и таланта. Чистоплюйкой она себя не считала и с людьми, которых «окормляла», особо не церемонилась. Не скрывала, по крайней мере, в своих письмах, что сама в нравственном отношении вела себя не так, как хотелось бы. Это умолчание о некотором периоде её жизни, на мой взгляд, объясняется исключительно тем, что она не любила говорить о действительно выстраданных вещах. Ведь все эти выпавшие из поля зрения её биографов годы Блаватская, как она признавалась, настойчиво «искала встречи с неведомым». К тому же она боялась огорчить своих родственников рассказом, почему, как и с помощью кого она овладела эзотерической мудростью Востока. Не забывайте, что вся её родня относилась к людям консервативным, считавшим себя добрыми христианами. Как она вспоминала, родственники предпочитали бы видеть её заурядной проституткой, чем тем, кем она была на самом деле, - женщиной, с головой погруженной в занятия оккультизмом». Стр. 12-13 «Ощутимый удар по посмертной репутации Блаватской нанёс не столько Всеволод Соловьёв, автор посвящённой ей и изданной после её смерти книги «Современная жрица Изиды», сколько её двоюродный брат – граф Сергей Витте, рассказавший о ней в своих воспоминаниях много такого, о чём близкие родственники предпочитают забыть. Правда, нашлись заступники, защитники её доброй репутации, которые не преминули отметить, что когда Елена Петровна вернулась в Россию в конце 1858 года, семь лет пребывания неизвестно где, её двоюродный брат Сергей ещё был в нежном возрасте, чтобы иметь о ней собственное мнение. До сих пор трудно понять, зачем выдающемуся государственному деятелю, аристократу понадобилось вывешивать перед всем светом грязное бельё своей ближайшей родственницы». Стр. 13-14 «Как известно, дорога в истине усеяна колдобинами и рытвинами. Не обладая обыкновенным терпением, любознательностью и терпимостью к ценностям иной культуры, шагая или пробираясь ползком по этой дороге, можно свалится в выгребную яму ложных умозаключений». Стр. 15-16 «Елена Петровна Блаватская уже предстала перед судом истории, и какой окончательный вердикт будет вынесен по её теософскому делу, пока никто не может предугадать. Не стоит забывать, однако, в связи с её верой в Учителей человечества, звёздных братьев, махатм глубокую мысль гениального русского учёного и писателя Ивана Ефремова: «Если нет Бога, то возникала вера в сверхлюдей с той же потребностью преклонения перед солнцеподобными вождями, всемогущими государями. Те, кто играл эту роль, обычно тёмные политиканы, могли дать человечеству только фашизм и ничего более». Стр. 16 ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРОЛОГА ОКОНЧЕНЫ

Герман: Продолжаем рассмотрение клеветы из книги Сенкевича "Блаватская": Часть 1. «Тому, кто пытается осознать череду событий собственной жизни и глубже понять самого себя, необходимо оглядеться назад и всмотреться в судьбы своих предков. Если кто-то из родичей наследил в истории, то непременно возникнут эпизоды его борьбы за своё место под солнцем, воссозданные теми, с кем он жил, общался и работал. Но прямо скажем – чаще всего это будет зрелище не для слабонервных. Принадлежать к историческим фамилиям далеко не всегда так уж приятно для потомков, как может показаться со стороны. В истории каждого известного рода имеется свой «скелет в шкафу» Стр. 18 «И опять громыхает в ушах это ненавистное «Лоло». Уши напрягаются, и она чувствует, холодея от страха, как они встают торчком, словно у зайца, загнанного под куст. Уж лучше называла бы её весёлым, бесшабашным «О-ля-ля» эта противная, разноглазая гувернантка. Один глаз у неё белёсый, будто ошпаренный кипятком, а другой – чёрный, разбойничий, и глядит он куда-то вкось и чуть-чуть вниз, ещё немного – и упрётся в основание мощного ухоженного носа. И явится тогда на свет неведомое существо: носоглаз. Новое для них, обыкновенных людей. А как-то оно издавна известно среди болотной нежити и наконец-то нашло пристанище на лице мисс Джефферс». Стр. 20 «Как только её мама при такой жизни не опустилась, не превратилась в стервозную, полковую даму». Стр. 23 «В жилах Лёли смешались кровь многих народов, веками враждовавших друг с другом. С сокрушающей силой девочка переживает это слияние разных кровей, разрушающий эффект от которого в ней, как считают взрослые, в сто, нет, в тысячу раз больше, чем в других её близких. Она и сама чувствует, особенно перед сном, как в её жилах сталкиваются разнонаправленные потоки несходящихся времён, народов и характеров. Сливаясь в ней, они бурлят и пузырятся – кровяное тепло с резким аммиачным запахом серы и сладковатых отбросов заставляет её зажать вспотевший ладошкой нос. Она ощущает себя чаном, в котором потусторонние силы варят какое-то дьявольское снадобье, чтобы на ней же его и опробовать». Стр. 23 «Без страданий, между прочим, душа мертва. Так напутствует её священник. Но отнюдь не духовный отец. Он сам боится её, маленькую девочку, как чёрт ладана. Непонятно только, где тут чёрт, а где – ладан. Ведь священник считает её, ясновидящую, одержимой бесом. При встрече с ней окропляет святой водой и читает какие-то молитвы-заклинания». Стр. 23-24 «Как считают дворовые люди, девочке щедро перепало кое-что от этой «потусторонней» власти». Стр. 24 «Она любит представляться хуже, чем она есть на самом деле. Умеет устраивать душераздирающие сцены и оставаться неуязвимой среди раззадоренных и взбаламученных ею людей. Научилась отходить тут же в сторонку и смотреть как ни в чём не бывало, соглядатайствовать, методично укладывая в своей просторной памяти друг за другом, ряд за рядом, крестообразно поленницу нелепых человеческих движений и оторопелых реакций; приводит их в своей голове с немецкой педантичностью в почти идеальный порядок. Её пухлые ручки при этом подрагивают от вожделения: ещё бы, она сотворила такую сногсшибательную пакость! Её ангельское личико покрывается матовой бледностью, только красные, слегка обветренные губки выдают её кровожадность. Но все эти страсти-мордасти разыгрываются ею с одной неосознанной целью – избавиться от неотвязной скуки. Скука выслеживает, исподтишка наносит удар за ударом, стоит девочке на мгновение остановиться и начать зевать. Скука выслеживает, исподтишка наносит удар за ударом, стоит девочке на мгновение остановиться и начать зевать. Она не может угадать, какая шалость окончательно доконает скуку, какую затеять с ней игру, в ходе которой преобразится до неузнаваемости это постное скособоченное лицо с вывороченными скулами. Звонким ударом пощёчины Лёля выведет его из оцепенения, вызовет какое-то ответное движение, и это лицо наконец-то зашкворчит, как раскалённая сковородка с брошенными на неё ломтиками сала». Стр. 25-26 «Чем дьявол внешне отличается от Христа? Своим унынием и кислым видом – вот чем!» Стр. 26 «Ведь время, как лишай, постепенно и неумолимо, съедает древо жизни – остаётся жалкий и трогательный своей беззащитностью оглодок». Стр. 26 «Кровью, телом чувствовать Христову правду – как это всё-таки трудно». Стр. 27 «Распаренный воздух заполняется приглушёнными, хлюпающими звуками южнорусской ночи. Девочка близоруко всматривается в ставшее вдруг тёмным небо, и звёзды расплываются на нём, как томатные пятна на грязной скатерти». Стр. 30 «Давно не молилась Лёля в детской перед иконой с теплящейся лампадой. За здоровье мамы она молится, засыпая, молча, про себя, уткнувшись лицом в подушку. Лик Божий смущает её чем-то. В душе образовалась ужасная незаметная трещинка». Стр. 30 «Некоторые из них её, маленькую девочку, воспринимают страшной и гадкой, отмеченной печатью дьявола». Стр. 30 «Елена Петровна родила Лёлю недоношенной в Екатеринославе в ночь на 12 августа 1831 года в час и сорок две минуты пополуночи». Стр. 30 «Лунный свет окончательно её околдовывает. Она касается пола босыми ступнями, подбирает край ночной рубашки – и вот уже выпорхнула, как ночная бабочка, из детской на тёмную крышу дома и очутилась в бельведере. Из этой круглой башенки она, не мигая, всматривается в звёздное небо, словно пытается разгадать, что сулит величественная, незнакомая, светозарная жизнь. Сквозь дрёму Леля слышит хриплое откашливание ворон». Стр. 31 «Наконец-то она стряхнула с себя это наваждение и обречённо поняла, как страшно родиться в холерный год. В то время, когда торжествует и наглеет смерть, а жизнь себя не выпячивает. В её появлении на свет при таких обстоятельствах кто-то был, по-видимому, заинтересован». Стр. 31-32 «Итак, сомнительный дар дурачить людей Елена Петровна Блаватская получила в наследство от своей матери. Другое дело, что этот дар она обратила на психологическую обработку практически всех, кто её окружал в зрелые годы жизни. Её прегрешения требовали покаяния. Но вот на подобное очищение совести Блаватская пойти не могла и не хотела. Единственное, что её спасало от душевных терзаний, это нравственная необходимость распространять ложь во спасение, создавать новые иллюзии для человечества, большая часть которого всё ещё обладает, как она была убеждена, инфантильным сознанием, детской доверчивостью и верит всему тому, что им внушают более сообразительные и требующие себе беспрекословного повиновения люди. За девять лет до смерти Блаватская цинично иронизировала по поводу своих последвоателей. Ей был присущ чёрный юмор: «О милые мои ослики! Когда я умру, и вся философия и чудеса прекратятся, тогда они поумнеют. Ведь без меня – какая философия и откуда?» Может быть, с «осликами» Блаватской после её кончины так и произошло, но некоторые их них превратились в старых ослов-долгожителей, к тому же подросли новые ослики, и всё продолжало идти по-старому, по испокон веку заведённому порядку в рутинном мире людей». Стр. 41 «Недаром спустя много лет, находясь в Соединённых Штатах Америки, Елена Петровна обратила пристальное внимание на религиозное движение мормонов, которые пытались достичь идеала семейной жизни. С точки зрения православного сознания, они впадали в грех гордыни и прелюбодеяния, а семейный очаг превращали в своего рода сатанинскую скудель. Блаватская между тем совершенно иначе оценивала их деятельность». Стр. 42 О матери Елены Петровны Блаватской – Елене Андреевне Ган – «Известно, что в списках ходили посвящённые ей скабрезные стихотворные послания. Приложил руку к подобным эпистолам и младший брат А.С. Пушкина Лев Сергеевич, пустивший в публику ёрнический мадригал, написанный в отместку за то, что Елена Андреевна отвергла его домогательства ». Стр. 45 «В двух комнатах стояли «кудрявые» столы на приплясывающих ножках и шкаф с волнообразными ящиками, опутанный сочными стеблями бронзы». Стр. 46 «При них неотлучно находились две гувернантки и доктор Гэно, считавшийся лучшим в городе. У доктора было лицо идиота, вечно озабоченное и кислое. Он пришёптывал и картавил. Его речь напоминала звук булькающей в кастрюле каши. Доктор относился к стеснительным и невротическим натурам. Казалось, он вот-вот непроизвольно разрыдается. Доктор ходил по комнате как малахольный, гладил её и Веру по голове, маялся и страдал». Стр. 47 О подруге матери Елены Петровны Блаватской Антонии Кюльвейн - «Некоторое время она была компаньонкой у одной лёгкой на передок помещицы, которая использовала её как ширму для своей греховной жизни». Стр. 50 «С годами Елена Петровна всё больше и больше укреплялась в духовном отщепенстве, свыклась с ним и ждала нового транса с необыкновенным воодушевлением. Она более детально запоминала происходящее с её второй натурой и искренне удивлялась тому, что получила возможность без особых затруднений передвигаться во времени и пространстве. Этой невообразимой свободе она была всецело обязана, как впоследствии настаивала Елена Петровна, своим Учителем, «иерофантам», «иерархам света». Во взрослые годы она, основываясь на опыте подобных, постоянно переживаемых ею психических состояний, разработала теорию двойников. В таком потустороннем состоянии она позволяла себе говорить и делать что угодно. Однако совсем не в этом заключалась ценность благоприобретённого дара. Действительный смысл был в том, что свои рассуждения, казавшиеся некоторым людям бессвязными и самонадеянными, она не их пальца высасывала, а выводила из сопоставления картин прошлого и будущего. Панорама дня вчерашнего и дня будущего разворачивалась перед ней без всякого принуждения, стоило ей только впасть в эту своеобразную летаргию. И всё же её провидческие экстазы не были лёгкими, они отнимали у неё здоровье, преждевременно старили. Потом Елена Петровна осознала, что провидение будущего и воспоминания о далёком прошлом являются способностью памяти её предков, которую она от них унаследовала. Как сейчас сказали бы, способностью генетической памяти, по разным причинам у Елены Петровны чрезвычайно обострившейся и ставшей объёмной. Разумеется, эти провидческие всплески её сознания не занимали каждого мига её неприкаянной жизни. Она жила преимущественно мгновением, сумбурной жизнью авантюристки. Ей приходилось выживать с помощью сомнительных средств и не задумываться о последствиях некоторых своих необдуманных решений и поступков. В то же время она переломила себя в главном, заставив жить не по любви, а в соответствии с идеями и поставленными целями. На склоне лет она почти утеряла способность понимать обыкновенную жизнь, отчего нередко впадала в тяжёлую депрессию, никого не хотела видеть и неделями не выходила их своего дома в Лондоне. Она, не думая уже о необходимости зарабатывать себе на хлеб насущный, пыталась превратить долгий сон в психотерапевтическое средство. Однако новые страшные видения и кошмары настолько её ошеломляли, что, придя в себя, она едва слышно произносила пересохшим ртом малозначительные слова и долго после этого мучилась бессонницей. Следствием такого нервного перенапряжения стал для неё сахарный диабет. Перед погружением в сон её часто мучил набирающий силу скрежещущий звук, словно купол неба вдруг стал железным и, раскачиваясь, задевал и царапал землю. Казалось, началось светопреставление. Кали-юга – чёрная эпоха приходила к своему завершению, как сказали бы индусы. А затем снова рождалось солнце нового «золотого века». Один мировой цикл сменялся другим, и появлялись новые земля и небо». Стр. 55-56 «Она во сне видела тупые и сытые лица палачей, методично забивающих людей, как скот на бойне. Елена Петровна чувствовала, как седеет – её золотистые, в мелких кудряшках волосы превращались в извивающихся серебристых змеек. На поверку получалось что-то совсем противоположное её мечтаниям. Упорное подстёгивание людей ко всеобщему счастью дало не то чтобы убогий, а совершенно отвратительный результат. Блаватская узнала правду – в подготовку всемирной бойни было её подспудное участие, её идейное благословение. Ей стало невыносимо страшно в своём провидческом сне. Она бежала в отчаянии мимо просторных загонов, в которых находились, ожидая смерти, истощённые, сбившиеся в огромные толпы люди, мимо вырубленных садов и разрушенных церквей. Она бежала со всех сил обратно, в своё время. Она ныряла в мёртвые воды Стикса с единственной надеждой – избавиться навсегда от сострадания и от любви к людям. В этой маслянистой, со свинцовым отсветом, воде забвения находились ответы на все вопросы её многострадальной жизни». Стр. 57 «К тому же с детских лет она была подвержена необыкновенным галлюцинациям. Она умела, впадая в транс, в течение долгого времени видеть наяву то, что для большинства людей тут же растворяется в воздухе. Уже в Америке эта нервная болезнь окончательно определилась и диагностировалась как эпилептическая аура. Врачам известно, что заболевшие этой болезнью люди часто слышат какой-то невидимый голос и видят какие-то предметы. Этим заболеванием страдали как выдающиеся мужчины, так и женщины. Например, Елена Ивановна Рерих». Стр. 60 «К тому же она обладала фантазией неистощимой выдумщицы, и эта её способность завираться до неприличия с годами развилась ещё больше». Стр. 60 «Находясь на даче под Саратовым, она камнем случайно, играя, убила гусёнка, который принадлежал живущей по соседству сторожихе, и тут же свалила это бессмысленное убийство на младшую сестру». Стр. 60

Герман: Готовится ответ Сенкевичу. Написано начало и конец статьи, сейчас идёт работа над внутренним содержанием. Рабочее название статьи - ВОИНСТВУЮЩЕЕ ХРИСТИАНСТВО ИЛИ ЦЕРКОВЬ КАК ОПЛОТ СРЕДНЕВЕКОВОГО МРАКОБЕСИЯ Какой могла бы быть биография Джордано Бруно, написанная руками его злейших врагов из церковной инквизиции? Или биография Льва Толстова написанная его церковными гонителями? Очевидно мы узнали бы много интересного о том в каких отношениях состоят эти великие люди с дьяволом, об их неустроенном с точки зрения таких» биографов» внутреннем мире и многочисленные небылицы из их жизни, которых никогда не было, но которые создало богатое или наоборот небогатое воображение для целенаправленной дискредитации их жизненного пути. Ярким примером подобного творчества является выпущенная в этом году и недавно появившаяся в продаже в книжным магазинах книга Александра Сенкевича «Блаватская». К сожалению, книгу эту выделяет то, что она была выпущена в известной серии ЖЗЛ (Жизнь Замечательных Людей) издательства «Молодая Гвардия». А поскольку эта серия широко известна и любима, то многие могут задать себе вопрос – как получилось так, что бульварная книга являющаяся характерным образчиком жёлтой прессы вышла под видом «биографии» в этой серии вообще? Однако, ответ на этот вопрос может дать только редакция «Молодой Гвардии». К сожалению, сама книга напоминает больше не биографию написанную серьёзным писателем, а выдержки из протокола судебного дела, заведённого и расследуемого церковными инквизиторами несколько столетий назад. Внимательному читателю книги всё время приходит на ум одни и те же мысли: Какой сейчас век на дворе? Точно ли двадцать первый? <...> В условиях современного развитого мира – условиях не подавления, а конкуренции религиозных идей, РПЦ следовало бы не проклинать тех, кого она считает своими «конкурентами», причём не вполне заслуженно, ведь теософия это вовсе не религия, а как сказано в предисловии к «Тайной Доктрине» Елены Петровны Блаватской – а синтез науки, философии и религии, не писать о них скабрезные книги, пытаясь выдать свои личные домыслы за аутентичный биографический материал, а шире взглянуть на мир… <...> По итогу же можно сказать, что книга Сенкевича «Блаватская» своего предназначения – дать правдивое жизнеописание нашей действительно великой соотечественницы не выполнила. Она лишь заставила задуматься над рядом вопросов. Над тем, кто и какие люди, с какими нравственными критериями занимают сейчас высшие посты в РПЦ? Какие методы применяют эти люди? Имеют ли эти методы действительно отношение к тем идеям христианства, которые исповедуют раньше и исповедуют сейчас настоящие христиане? За что именно выдаются награды РПЦ? К сожалению, ответы на них показывают ту пропасть, которая пролегла сегодня между действительно современными духовно открытыми людьми, ищущими ответы на вопросы о строении мироздания и роли человеке в этом мире, и РПЦ желающей вернуться к средневековой практике подавления религиозного, научного и философского свободомыслия.

EDWARD: Герман пишет: ак получилось так, что бульварная книга являющаяся характерным образчиком жёлтой прессы вышла под видом «биографии» в этой серии вообще? Однако, ответ на этот вопрос может дать только редакция «Молодой Гвардии». Эта Молодая Гвардия когда-то была молодой, уже изрядно состарилась и кроме склероза приобрела конкретный старческий маразм. КАдры уже не те. Там нет литераторов и историков, а бизнесмены. Осталась оболочка и теперь разные элементарии завладевают ею.

Пкул: Герман пишет: К сожалению, ответы на них показывают ту пропасть, которая пролегла сегодня между действительно современными духовно открытыми людьми, ищущими ответы на вопросы о строении мироздания и роли человеке в этом мире, и РПЦ желающей вернуться к средневековой практике подавления религиозного, научного и философского свободомыслия. РПЦ не имеет внутри себя только одной, "правящей партии". И никогда по сути не имела. Не надо уподобляться иезуитам 17-го века, валя вину за сию книжицу на всю РПЦ. Вот свидетельство Истории, подтверждающее несправедливость огульных нападков. "Могила, как человек ученый, принял деятельное участие в тогдашней горячей полемике, происходившей между православными и католиками. Некто Кассиан Сакович, прежде православный учитель киевской школы и написавший вирши по-русски на смерть Сагайдачного, отступил от православия сначала в унию, а потом в католичество и сделался ненавистником отцовской веры. Когда Могила в 1642 году собирал собор, Сакович написал против этого собора по-польски едкую сатиру, а вслед за тем разразился обширным сочинением на польском же языке, под названием "Перспектива заблуждений, ересей и предрассудков русской церкви". Сакович в этом сочинении держится способа, введенного иезуитами и долгое время сохранявшегося в Польше во всех спорах и нападках католиков на русскую церковь. Способ этот состоял в том, что подмечались и собирались случаи всевозможнейших злоупотреблений, зависевших как от невежества, так и oт дурных качеств тех или других личностей, занимавших священнические места, и такие случаи принимались как бы за нормальные признаки, присущие православной церкви. Все сочинение Саковича наполнено подобного рода обличениями. Кроме того, Сакович, как ревностный последователь римской церкви, старается осуждать все, что в православии несходно с нею. В ответ на это Могила написал обширное сочинение, явившееся в 1644 году под названием: "Λιθος; (Лифос) альбо камень". Сочинение Могилы под псевдонимом Евсевия Пимена (т.е. благочестивого пастыря), было написано по-польски, так как главною целью автора было представить в глазах поляков несправедливость нападок их духовных против православия; но в то же время существовала и его русская редакция, до сих пор остающаяся в рукописи 13. Лифос, кроме посвящения Максимилиану Бржозовскому и предисловия к читателям, состоит из трех отделов: в первом рассуждается о таинствах и обрядах; во втором - о церковном уставе; в третьем - о двух главнейших догматических различиях восточной церкви от западной: об исхождении Св. Духа и о главенстве папы. Автор в некоторых местах относится с бранью и резкими остротами к своему противнику, называет его прямо лжецом; или, напр., по поводу желания Саковича ввести в русскую церковь латинские обряды, выражается так: "Неудивительно, что тебе, новообращенному рачителю римского костела, хочется весь римский чин перенести в восточную церковь! Как сам ты с одним ухом, так хочешь, чтобы все люди были одноухие и порезали бы себе уши!" Но с совершенным беспристрастием автор Лифоса признает справедливость многих злоупотреблений, указанных его противником; только он объясняет их печальным положением церкви, не имевшей долгое время пастырей и умышленно угнетаемой униею, а также невежеством и рабским положением приходских священников под властью панов." (Второй отдел: Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II. Выпуск четвертый: XVII столетие. Глава 1. КИЕВСКИЙ МИТРОПОЛИТ ПЕТР МОГИЛА) / http://www.magister.msk.ru/library/history/kostomar/kostom33.htm /

Пкул: Герман пишет: отовится ответ Сенкевичу. Написано начало и конец статьи, сейчас идёт работа над внутренним содержанием. Рабочее название статьи - ВОИНСТВУЮЩЕЕ ХРИСТИАНСТВО ИЛИ ЦЕРКОВЬ КАК ОПЛОТ СРЕДНЕВЕКОВОГО МРАКОБЕСИЯ Пока одни воинственные "теософы" готовились к тому, что судя по одному заголовку, вполне могло бы оказаться помимо всего обещано хорошего и явной провокацией и против не совсем плохого, - другие, менее воинственные и более скромные, менее болтающие о делах и более делающие их, написали требуемое совершенно безо всякого упоминания о "воинственном оплоте мракобесия". Статья называется просто: "О «завиральных идеях» доктора наук А.Н. Сенкевича" Вот ссылка на нее: http://yro.narod.ru/zaschitim/ant_senkevich.htm А вот одна из глав. Что бывает, когда исследователь не дорос до исследуемого Читатель, привыкший доверять серии «ЖЗЛ», приходит в недоумение от авторской вольности додумывать за Елену Петровну, описывать её чувства, мысли и намерения. Беллетристический жанр не придает абсолютно никакой достоверности её облику, зато позволяет автору выстраивать книгу так, как ему этого хочется, или скорее, так, как было заказано. Иначе откуда же его чистосердечное признание в том, что приступая к книге «Блаватская», он ломал себя через коленку»? Значит, было ради чего ломать, тем более, что и писать в таком болезненном состоянии вряд ли возможно? Заданность становится очевидной с первых же страниц. Известный фотопортрет Блаватской 1889 года, прокомментированный Сенкевичем, определяет тональность всей книги и неприятно поражает грубостью и оборотами бытовой речи: выпученные глаза, акулий разрез рта, «устрашающий образ», «тяжелый взгляд манипулятора», «упертая на своём старая тётка»… Разговорная лексика, причем в не лучшей её части, встречается и на других страницах, где мы узнаём, что Блаватский «носился с ней (с Еленой Петровной – Т.Ж.) как с писаной торбой», принимал её «с мясом и костями, придурью…» (с. 177), а она знала А.М. Дондукова-Корсакова «как облупленного» (с. 198) и не спешила с нахождением «отмычки ко всем загадкам и тайнам мироздания» (с. 200)… По части же таких выражений, как «завиральные идеи» (с. 6)[1], «её способность завираться до неприличия» (с. 60), «главное было окончательно не завраться» (с. 197) – всё это относится к Е.П. Блаватской – автору вовсе не стоило возмущаться и бить себя кулаком в грудь, что он, русский писатель, такого себе позволить не мог, − мог и позволил неоднократно. Если говорить о языке образов, то и он далек не только от красоты, но и от каких-либо разумных представлений. Вот пример: «Блаватская ввела в соблазн умопомрачительной мудростью древних …. из которой выпирала духовность, как ребра из-под кожи истощенного долгой аскезой йога» (с. 9). Как можно ввести в соблазн мудростью и как из неё может выпирать духовность, затруднится представить даже человек, одаренный большим воображением. Хотя г-н Сенкевич и называет себя адвокатом Блаватской, а утверждение это явно от лукавого, всем арсеналом доступных ему средств он живописует образ женщины-демона. Он пишет: «В жилах Лёли смешались кровь многих народов, веками враждовавших друг с другом. С сокрушающей силой девочка переживает это слияние разных кровей, разрушающий эффект от которого в ней, как считают взрослые, в сто, нет, в тысячу раз больше, чем в других её близких. Она и сама чувствует, особенно перед сном, как в её жилах сталкиваются разнонаправленные потоки несходящихся времён, народов и характеров. Сливаясь в ней, они бурлят и пузырятся – кровяное тепло с резким аммиачным запахом серы и сладковатых отбросов заставляет её зажать вспотевшей ладошкой нос. Она ощущает себя чаном, в котором потусторонние силы варят какое-то дьявольское снадобье, чтобы на ней же её и опробовать» (с. 23). Для того, чтобы дорисовать образ маленькой дьяволицы, автор описывает, как её маленькие ручки подрагивают от вожделения (!?), а красные губки «выдают её кровожадность» (с. 24). И вот уже лик Божий её смущает, а челядь считает её отмеченной печатью дьявола, да и священник её, малышку, боится, «как черт ладана». Конечно же, взрослой Блаватской снится сон, будто в неё вселился всесокрушающий дьявол (с. 146-147), или ею «овладело демоническое чувство духовного отщепенства и исключительности», и далее, заметьте, «легкая влюбленность в необыкновенное и запредельное со временем обернулась всепоглощающей страстью к любым проявление чертовщины». Мало того, Сенкевич вменяет ей в вину гибель миллионов людей в результате мировой бойни… Нет, это не записки средневековых инквизиторов, не трактаты современных кураевых, а доказательная база доктора наук А.Н. Сенкевича, живущего в XXI веке. Тянет не запахом серы, а дымом костра и затхлым запахом пыточных камер в подземельях Инквизиции, бросившей миллионы людей в жертву молоху. Остается лишь развести руками или схватиться за голову – кому что больше нравится. Характерным признаком авторского почерка является способность соединять несоединимое: «Единственное, что её (Е.П. Блаватскую – Т.Ж.) спасало от душевных терзаний, это нравственная необходимость распространять ложь во спасение, создавать новые иллюзии для человечества…» (с. 41). Полагаю, что здесь автор озвучивает свое, весьма растяжимое, понимание нравственности, которое совпадает с иезуитским: нравственно то, что дает возможность достижения цели. Но какое это имеет отношение к Е.П. Блаватской? Ясно, что одно исключает другое: либо ложь – либо нравственность. Иногда кажется, что книгу писал не один автор, а несколько человек, настолько в стилистическом и содержательном отношении она неровна. Оценочные характеристики Блаватской часто взаимно исключают друг друга. Обвинив походя Елену Петровну в цинизме, злоречии и черном юморе, автор пишет: «Как многие пророки и пророчицы при всей своей способности прозревать историческую даль…» (с. 42). Так кто же в самом деле Елена Петровна в представлении Александра Сенкевича? Пророчица, провидица, а следовательно высоконравственная, высокодуховная личность, или манипулятор сознанием, авантюристка, циник и безбожница? Внутренними противоречиями и абсурдными заявлениями пестрит и интервью, данное Сенкевичем рижскому журналу «Патрон». Признавая то, что из песни не выкинешь, он везде и всюду либо добавляет чертовщины, либо убеждает читателя в корыстной заинтересованности Блаватской, употребляя, кстати, такие слова, как «маркетинг», «рынок», «платежеспособность» и так далее. За отсутствием веских аргументов, появляются просто юмористические высказывания, как то: «Маркетинг свидетельствовал о переизбытке медиумов на рынке. Требовался новый подход к платежеспособной публике»[2]. Или речения типа: «Своим отличным рыночным чутьём Елена Петровна унюхала, что это станет востребованным товаром»[3]. Таков стиль мышления самого автора, и именно его он пытается приписать Елене Петровне Блаватской. В интервью он демонизирует не только образ Блаватской, но и всего русского народа, заявляя: «А девочка получилась с русским характером: с детства любила всяческую чертовщину и была необузданна в своих чувствах». «Русский писатель с практически незапятнанной репутацией» далее утверждает, что «плевать она хотела на общепринятые нормы поведения. И в итоге она создала новую землю и новое небо − свое теософское общество, где были определены взгляды на космос, человека и всё, что связано с нашим существованием». Автор, как мне представляется, намеренно и постоянно вводит читателя в заблуждение: либо Блаватская обладала распущенностью и несдержанностью чувств, да к тому же склонна была к демонизму, либо все-таки определила «взгляды на космос, человека и все, что связано с нашим существованием», а это требует опять-таки высокоразвитой духовности, без которой человек не может стать двигателем эволюции. Но под конец абзаца читателя ждет совершенно ошеломляющий вывод: «А как известно из истории, новую землю и новое небо чистыми руками и с чистой совестью еще никто не создавал». Вот такие «несимметричные» выводы. Громит ли Сенкевич теософию, космическое мировоззрение или попирает подобными заявлениями Христа – не все ли ему равно!? Цель не в этом. Главное, чтобы каждый шаг, каждое слово Е.П. Блаватской было истолковано превратно, в русле заданной схемы: демонизировать и развенчать незаслуженно, как он считает, возникший применительно к ней образ святости. Этот образ не дает ему спокойно спать. Понятно, святость не предполагает ни публичных домов, ни эротики, ни тем более клеветы и откровенной лжи. Такой, каковой является интерпретация Сенкевичем истории с мальчиком, взятым Е.П. Блаватской на воспитание. И хотя имеется достаточное количество свидетельств, что мальчик был приёмным, г-н Сенкевич упорно навязывает читателю представление о легкомысленном и беспутном характере молодой Елены Блаватской. Вероятно, автору трудно себе представить, как можно жертвовать собой во спасение других. Он рассуждает о девственности Елены Петровны со знанием знатока, державшего свечку или, по крайней мере, её личного гинеколога. Последнее вернее, ибо он пишет, что рожала она ртом…. Читатель испытывает шок при чтении отвратительного по содержанию абзаца. Только замутнённое порочное сознание способно воспроизводить такие болезненные образы. И не важно, сон это, явь или нездоровое видение самого автора. Он вплетает это событие в канву книги, несмотря на существование свидетельств профессоров Боткина и Пирогова о физиологической невозможности для Е.П. Блаватской стать матерью (1862 г.). А вот результат ещё одного медицинского обследования: «Я, ниже подписавшийся, свидетельствую, что г-жа Блаватская, секретарь Бомбейско-Нью-Йоркского Теософического Общества в настоящее время лечилась у меня. … Как это показало подробное исследование, г-жа Блаватская никогда не была беременной, и, следовательно, не могла иметь детей, ни преждевременных родов. Доктор Опенгейм, Вюрцбург, 5 ноября 1885 года. Удостоверяют: Хюбе Шлейден, Франц Гебхард»[4]. Конечно же, Александр Сенкевич осведомлён и о том, что в архиве Теософского общества хранится паспорт, выданный Е.П. Блаватской и «опекаемому ею ребенку Юре для поездки в Тавриду, Херсон и Псковскую губернию сроком на один год» канцелярией царского наместника Кавказа. Датирован он 23-м августа 1862 года. Но наш индолог отвергает все разумные аргументы и с удовольствием смакует сплетни, кстати, подхваченные одной солидной американской газетой, на которую Е.П. Блаватская в своё время подала в суд. Вот, что она писала: «Эта газета обвиняет меня в том, что в 1858 и 1868 годах я была представительницей «demi-monde» («полусвета»), что у меня была связь с принцем Эмилем Витгенштейном, от которого, как говорит газета, я имела незаконнорожденного сына. Обвинение, во-первых, смешное, но во-вторых и в-третьих, оно направлено и на других лиц. Умерший принц был давнишним другом нашей семьи. Последний раз я его видела, когда мне было 18 лет. До самой его смерти я переписывалась с ним и его женой. Он был двоюродным братом русской императрицы и никак не мог бы подумать, что на его могилу современная нью-йорская газета выбросит такую грязь. Мой долг требует от меня возражения против этого обвинения нас обоих, а также защиты чести теософии и всех тех, кто живет, руководствуясь ее учением. Поэтому я аппелирую к американскому суду и американским законам. Я отказалась от российского подданства в надежде на то, что Америка охраняет своих граждан. Пусть моя надежда не окажется напрасной»[5]. Тем не менее, автор без тени сомнения приписывает Блаватской самые невероятные любовные похождения, наверное, эта тема ему особенно близка. И на связи с Э. Витгенштейном, а также рядом других лиц он настаивает особо. А вот, что думала Елена Петровна по этому поводу: «Невоздержанные на язык люди никогда не перестанут твердить, что все мужчины, когда-либо приближавшиеся ко мне, начиная с Мейендорфа и кончая Олькоттом, были моими любовниками... Но я считаю, что если адвокат или адвокаты, опираясь на сплетни г-жи Куломб, пишут такое оскорбление, которое означает не только проституцию, но и двоемужество, то это означает их желание опозорить человека. Прошу показать это нашему юристу, чтобы он поставил их на место и сказал им..., если они письменно не извинятся, то я подам на них в суд за клевету»[6]. Приведу выдержку из ещё одного письма Елены Петровны Блаватской: «В том отвратительном письме (о котором в 1884 году г-жа Куломб утверждала, что она получила его от Блаватской в 1882 году) мне, несмотря на это, приписываются слова, что я оставила моего мужа, полюбив и вступив в связь с каким-то мужчиной (жена которого была моей сердечнейшей подругой и которая умерла в 1870 г., с мужчиной, который умер через год после своей жены и, которого я похоронила в Александрии) и, что у меня от него и других было трое детей!!! и прочее и т.д. Все это заканчивается просьбой не говорить обо мне никому. И тут же зачеркнутые фразы о том, что я никогда не знала Учителей, никогда не была в Тибете, что фактически я лгунья. Было бы лишь напрасной потерей времени все это опровергать»[7]. И последнее: «Доказательства того, что я никогда не была женою Митровича, а также и Блаватского, уйдет со мною в могилу — никого это не касается»[8]. За отказом Е.П. Блаватской освещать некоторые стороны своей жизни А.Н. Сенкевичу видятся какие-то мерзкие и недостойные поступки. Мысль о том, что есть вещи, которые не могут быть преданы разглашению ни при каких обстоятельствах, ибо непременно послужат пищей для разных домыслов или откровенных предательств (о чем и предупреждала в своих письмах Е.П. Блаватская), не укладывается в русло заданной схемы. И еще об одном сюжете, который наряду с выдуманными «похождениями» Елены Блаватской, является одним из стержней книги. Это письмо в Третье отделение Е.И.В. канцелярии, якобы написанное Блаватской, в котором она предлагает свои услуги этому ведомству. Во-первых, Сенкевич ошибочно называет это отделение жандармским. Отдельный жандармский корпус был присоединён к Третьему отделению Его Императорского Величества канцелярии, ведавшему иностранцами, и оставался отдельным управлением. Во-вторых, само письмо вызывает мало доверия, как по стилю, так и по содержанию. Письмо датируется 26-м декабря 1972-го года. Неутомимая энергия в поисках Истины, глубокие интересы и познания, способность преодолевать самые трудные обстоятельства с мудростью просвещенной и высокодуховной личности, уже проявившиеся у Блаватской к этому сроку, никак не сходятся с ощущением убогости и депрессивности, остающимся после ознакомления с так называемым письмом в Третье отделение. К тому же язык письма вызывает много вопросов. И это у писательницы, обладавшей исключительным литературным талантом! Истинный автор явно пытался подстроиться под стиль Блаватской, но эту искусственность скрыть не удалось. Странные слова, странные обороты речи. Вот несколько примеров. Реакция на обвинения в шарлатанстве: «было неполитично». Общество, организованное Блаватской в Каире, «рушилось через три месяца» вместо «разрушилось через…». «В 16 лет я сделала один поступок против закона». – «Сделала» вместо «совершила». Или «Я имела много историй за границей за честь Родины». По-русски было бы правильно написать: «Я много сражалась (боролась) за границей за честь Родины» или «За границей я отстаивала честь Родины». К тому же, как заметил сам автор книги, в письме неверно указана фамилия человека, которого Блаватская очень хорошо знала: написано «Пашковский» вместо «Пашков», а также изменён возраст, в котором Елена фон Ган вышла замуж. Конечно, трактует Сенкевич эти странности не в пользу героини своей книги. А вот ещё очень любопытный момент – описание деятельности якобы Блаватской в определенном временном отрезке после её замужества: «В эти 20 лет я хорошо ознакомилась со всей Западной Европой, ревностно следила за текущей политикой не из какой-либо цели, а по врожденной страсти <…> для чего старалась знакомиться со всеми выдающимися личностями политиков разных держав, как правительственной, так и левой крайней стороны»[9]. Что-то трудно припомнить, чтобы Елена Петровна столь страстно интересовалась политикой. И уж совсем непонятно, как из под её блистательного пера могла выйти фраза с «выдающимися личностями политиков». Но самое главное состоит в том, что в письме нет даже намека на её многочисленные путешествия (в тот же период) по Индии, Тибету, обеим Америкам, Японии, Индонезии и т.д., упоминаются только европейские страны (города, отдельные деятели), а также Египет и косвенно Турция. Почему? Разве у России, которой предлагались услуги, не было интересов в других частях света? Хотя бы в той же Америке? История говорит о другом. Скорее, те, кто стоял за этим письмом, не могли привести ни одной фамилии, ни одного факта, который обладал бы хоть какой-то степенью достоверности. Любовь к России, которую Е.П. Блаватская, действительно, беззаветно и преданно любила, пожалуй, единственное, что можно перечислить из упомянутых в письме истинных моментов. Да и могла ли её чистая душа позволить написать, например, такие строки: «Занимаясь спиритизмом, прослыла во многих местах сильным медиумом. Сотни людей безусловно верили и будут верить в духов. … И потому каюсь в том, что три четверти времени духи говорили и отвечали моими собственными – для успеха планов моих – словами и соображениями. Редко, очень редко не удавалось мне посредством этой ловушки узнавать от людей самых скрытных и серьезных их надежды, планы и тайны»[10]. Но в том же письме написано: «посредством духов и других средств я могу узнать, что угодно, выведать от самого скрытного человека истину»… Странно, не правда ли, Елена Петровна, активно предостерегавшая о вреде медиумизма, определившая его как «постоялый двор для развоплощенных лжецов», вдруг упоминает об этом болезненном свойстве применительно к себе, да ещё фактически («на три четверти») признается в мошенничестве, на котором её враги постоянно делали акцент? А история с посланником кардинала? Только невежественный человек поверит в то, что ученица Махатм могла взять из рук этого человека 5 000 франков «за потерянное с ним время» и за посулы «бесподобного места в католическом Риме». Это она-то, начисто лишённая корысти и тщеславия, даже в основанном ею же Теософском обществе занимавшая лишь пост секретаря? Можно принять за чистую монету подобные экзерсисы, если ничего не знать о подлинной жизни Елены Петровны Блаватской. Да и настоящий автор (скорее, авторы) письма, видимо, рассчитывал(и) именно на это, когда писал(и) от её лица: «В 1853 г. в Баден-Бадене, проигравшись в рулетку, я согласилась на просьбу…». Где же на самом деле была Елена Петровна в 1953 году? А она после путешествий по Северной и Южной Америкам еще в 1852 году отбыла в Индию, где провела два года. Затем, после неудачной попытки пересечь границу Тибета, куда в то время дорога европейцам была заказана, Елена Петровна возвратилась в Лондон. Через некоторое время её маршрут пролег в США, а затем через Японию и Сингапур – в Калькутту. В Баден-Бадене в рулетку играл явно кто-то другой, а тем более «добывал» какие-то «немецкие письма», хитро спрятанные «поляком Квилецким». И совет вернуться в Россию, предложить услуги Третьему отделению получила не Е.П. Блаватская, она, как мы уже поняли, находилась в это время в другой части света. Ещё один пассаж из письма: «Жизнь не представляет мне ничего радостного, ни хорошего (снова не по-русски – Т.Ж.). В моем характере любовь к борьбе, к интригам, быть может. Я упряма и пойду в огонь и в воду для достижения цели. <…> Может быть, узнав об этом письме, родные в слепой гордости прокляли бы меня. Но они не узнают, да мне и всё равно. Никогда ничего не делали они для меня. Я должна служить им медиумом домашним так же, как их обществу». Ну что тут скажешь? Тот же приём – подлить яду, замарать славную личность Е.П. Блаватской, искренне и трепетно любившую своих родных, жившей напряженной внутренней жизнью духовно устремленного человека, а потому знавшей истинную радость. И последнее: «Если в продолжение месяца я не получу никаких сведений, то уеду во Францию, так как ищу себе место корреспондентки в какой-нибудь торговой конторе». Да, большое вместить в малое сложно, а тем более подняться до понимания эволюционных задач, проводником или исполнителем которых она была. Низвести Елену Петровну до конторской служащей можно, только как быть с реальностью, которая состоит в том, что в Париж Елена Петровна поехала не из прихоти стать корреспонденткой, а по указу Учителя, на что есть соответствующие свидетельства. Пресловутое письмо в Третье отделение высвечивает мелкую, убогую, разочарованную в людях и в жизни натуру. У Е.П. Блаватской иной масштаб и иные цели. Да, бывало, она испытывала нужду, но это была одна сторона её жизни, но была и другая – духовная, чего в рассматриваемом письме нет и следа. Оговоры преследовали Елену Петровну, как гончие псы. Рассказывали самые невероятные истории о её пребывании в Европе. Кстати, свою лепту в это внесла некая мадам Себир, находившаяся в России вместе с Еленой Петровной именно в 1872 году (напомню, что этим годом датировано письмо), активно распространяя о ней клеветнические измышления повсюду, где только было можно. Не гнушалась она этим и ранее, в Египте, где Блаватская спасла её от голодной смерти. Такая вот своеобразная плата за добро. (В книге Сенкевича эта история перевернута, сделана необходимая для сюжета перестановка лиц). Так не эта ли мадам Себир является концом клубка, и только надо осторожно потянуть за ниточку, чтобы найти истинных авторов сочинения, называемого «письмо Блаватской в Третье отделение»? Не следует забывать и о том, что современницами Елены Петровны были и другие женщины с фамилией «Блаватская», участвовавшие, кстати, в революциях и других европейских событиях – Элоиза, Юлия, Наталья и другие. Если внимательно читать письма самой Елены Петровны, её родных и друзей, то становится очевидным, из каких элементов сложен мрачный дом клеветы – письмо в Третье отделение. Желание придать достоверность письму, используя наиболее употребительные обороты, сыграло в конце концов против интриганов. Приведу для сравнения несколько цитат. Курсивом в них выделены словосочетания, на которые следует обратить внимание. Из пресловутого письма: «Я принадлежу по рождению своему, если не по положению, к лучшим дворянским фамилиям России и могу вращаться потому, как в самом высшем кругу, так и в нижних слоях общества. Вся жизнь моя прошла в этих скачках сверху вниз. Я играла все роли, способна представлять из себя какую угодно личность…». А вот письма, из которых были взяты нужные высказывания. Из письма Блаватской от 23.11.1907: «…не я ли работала 40 лет не покладая рук, играя роли …»[11] Из дневника Г. Олькотта: «На следующий вечер, после обеда, Е.П.Б. объяснила нам и двум другим ее посетителям дуализм своей личности и закон, который это иллюстрировал. Она заявила напрямик, что может быть одной личностью в один момент и другой в следующий момент. Подтверждая это, она представила нам поразительное доказательство»[12]. Из письма Н.А.Фадеевой: «Ее (Елены Петровны) друзья были сильно поражены, читая фрагменты из ее мнимой биографии, в которых говорилось о том, что её хорошо знали в венских, берлинских, варшавских и парижских высших и низших кругах, что ее имя замешано во многих приключениях и анекдотах того времени, когда по неопровержимым данным, имеющимся у ее друзей, она была далеко от Европы. Во всех этих анекдотах говорилось о ней, когда в действительности в них участвовали Юлия, Наталия и другие женщины с той же фамилией — Блаватская»[13]. Уверена, что разностороннее исследование приписываемого Блаватской «документа», скорее напоминающего характеристику, причем весьма негативную, и как бы специально рассчитанную на обнародование, поставит окончательную точку в этой несимпатичной истории. В целом книга А.Н. Сенкевича оставляет ощущение большой грязной сплетни, растянутой разными ухищрениями на 439 страниц. Автор собрал грязное белье со всех исторических прачечных и предлагает нам его в качестве эксклюзивного товара. Невозможно прикрыть несколько перелицованное повествование Всеволода Соловьева, оклеветавшего Блаватскую ещё при жизни, оговоры и подтасовки супругов Куломб, предвзятое и преступное заключение комиссии Ходжсона, предпринятое им для Общества психических исследований, и опровергнутое, кстати с извинением перед памятью выдающейся женщины, через столетие, – всё это собрано и подано как новинка. Книга «Блаватская» ни в коей мере не может считаться достоверной, поскольку носит бездоказательный, надуманный характер, грешит предвзятостью, излишней эмоциональностью и прямой грубостью. Более того, такие книги тормозят познание: разрушая доверие к личности, они вызывают недоверие и к принесенной части научной и философской истины. Ах, зеркало, чистое зеркало духа нашей выдающейся подвижницы! Оно оказалось роковым для А. Сенкевича, отразив все его душевные изъяны и изломы, все невежество, то есть всю неспособность понять, усвоить или просто допустить, что человек может иметь чистые, некорыстные помыслы, может любить человечество и трудиться ради его блага, может любить истину и искать её повсюду. Его мировоззренческая позиция ярко выражена им самим: идеи ничего не стоят в сравнении с «многообразием» жизни. Поэтому не случайными были и остаются его нападки на Е.П. Блаватскую и Рерихов, общавшихся с Махатмами и трудившихся под их духовным Водительством. Пкул пишет: Нет, это не записки средневековых инквизиторов, не трактаты современных кураевых, а доказательная база доктора наук А.Н. Сенкевича, живущего в XXI веке. Тянет не запахом серы, а дымом костра и затхлым запахом пыточных камер в подземельях Инквизиции, Местом проведения семинара не случайно выбрана та Прибалтика, что перманентно продолжает инквизировать все новые им новые сферы своей "вольной" жизни. Только что где-то там принят закон, по которому за упоминание в положительном тоне и объективно-историческом смысле чего угодно из советского периода истории этой страны, этой территории каждый такой несознательный прибалтийский гражданин будет подвергнут пока еще формально светскому суду вырисовывающегося в недалекой перспективе Прибалтийского Синдреона. Что касается до второй главы статьи Житковой, то.. история еще не окончена. Правильное упоминание об иезуитстве пасквиля доктора Сенкевича на Е.П.Б. только подтверждает неоконченность всей теософской истории. Иезуиты могут реально пожертвовать одним из своих малых братьев, чтобы реально спасти одно из своих больших учений...

полная версия страницы